Неиссякаемые родники Резеды Ямановой

Когда смотришь на ее картины, в душе слышна тихая татарская песня, наигрыш гармони вдалеке, довольное кудахтанье кур, мычанье телят, скрип старого колодца, шаги доброй бабушки. В этот мир вводит зрителей Резеда Ямали – таков творческий псевдоним Резеды Рахимулловны Ямановой, члена Союза художников Республики Татарстан и Союза художников России. Мы познакомились с ней во время пленэра-симпозиума в селе Адав-Тулумбаево Буинского района Татарстана в январе 2019 года. Меня поразили не только теплота и свет, идущие от ее работ, но и скромность художницы, ее доброта, передающаяся всем, кого она изображает. При этом Резеда – человек ответственный и целеустремленный, доцент кафедры дизайна Казанского национального исследовательского технологического университета, автор целого ряда научных статей в рецензируемых журналах, четырех методических пособий.
– Когда Вы почувствовали, что Вы – художник и что не можете жить без этой профессии?
– То, что я, созрела как художник, – я осознала, когда мне было уже за тридцать. Но рисовала я всегда, сколько себя помню. Я родилась в Казани. Училась в детской художественной школе. У меня почему-то было ощущение, что вот закончится школа и все хорошее тоже сразу закончится! Поэтому я после этого пошла в Казанское художественное училище (в настоящее время им. Николая Фешина), а после его окончания – в педагогический институт. Правда, я сначала поступила в Казанский инженерно-строительный институт на архитектурный факультет. Но быстро поняла, что это не мое: я всё ждала, когда там живопись будет. Когда узнала, что ее там не будет, забрала документы и поехала поступать в Чувашский государственный педагогический институт на художественно-графический факультет. После окончания этого вуза еще три года занималась в Казани в Творческой мастерской живописи Академии художеств, которую возглавлял академик Харис Абдрахманович Якупов.
– Чему Вас научил мэтр? Самое главное, что Вы от него взяли?
– Когда я поступила в мастерскую Х.А. Якупова, у меня был довольно сложный период в жизни. Мой сын Марсель в раннем возрасте заболел бронхиальной астмой. Возможно, это стало результатом того, что его родители-художники использовали свою однокомнатную квартиру не только как жилье, но и в качестве мастерской. Но вскоре мы с мужем развелись, и мне пришлось одной поднимать ребенка: надо было как-то зарабатывать и просто выживать, так как это были, как теперь говорят, «лихие девяностые». Нужны были дорогие лекарства, и я стала много работать на продажу своей живописи. Работы были тщательно прописаны, и их хорошо покупали. А когда я поступила на стажировку в мастерскую Якупова, он посмотрел и сказал: «Так, Резеда, этюдник – на плечо и на улицу!». Так я снова стала студентом. Этот год оказался трудным. Ничего не получалось: и моему мэтру не нравилось то, что я делаю, и покупать картины перестали.
Сын тоже любил рисовать в детстве, закончил художественную школу. Но поступил в Казанский энергетический университет и сейчас работает по своей специальности. У него своя семья, я в прошлом году стала бабушкой.
– Какой ваш любимый жанр?
Если ты профессиональный художник, то должен уметь все. Но вообще основная моя линия – это сюжетная композиция, татарский быт.
– Работу над какой картиной Вы считаете одной из вершин своей творческой биографии?
– Я ее еще не сделала. У нас в деревне Сатламышего Апастовского района (Татарстан), откуда родом моя мама Фазгиля Салимовна, есть родники, которым, со слов моей бабушки, более 500 лет. К ним нужно спускаться в низину по дощатым ступенькам. Над родниками возвышаются могучие древние ивы. Жители это удивительное место называют «Кизляу» (ударение на «я»). По деревянным желобам стекает ледяная родниковая вода, журчание которой я никогда не забуду. Помню, как женщины, да и мы, девочки-подростки, приходили с ведрами на коромыслах и брали воду не только для питья, но и для бани. Здесь целыми днями полоскали белье, и даже поздним вечером, под лунным светом, можно было видеть согнутые женские силуэты. Я наблюдала, как сияют на лету брызги воды. И как тут не станешь художником! Приходила с бумагой и карандашами, а в юности уже с этюдником и масляными красками, рисовала и писала, мучилась от того, что не умела и не получалось. Покоя не давала мечта: написать огромную картину, 5-метровую и даже больше, в натуральную величину и назвать ее «Кизляу». Теперь я понимаю, что это нереально – делать такую огромную картину. Я уже думаю, как пронесу ее через дверь и спущу из мастерской с 6-го этажа? Но мне очень хочется ее сделать именно такой.
– Может быть, Вы в душе – художник-монументалист. И будете оформлять здания?
– Нет, нет. Мои работы не очень большие. Это просто мечта детства была.
– Мечты должны осуществляться!
– Приезжая в деревню, я обязательно иду к моим родникам. Вода течет, но место уже не то. Деревья стали огромными, а желоба заменили полиэтиленовыми трубами. Пропорции стали другими: соотношение ив и желобов было идеальным тогда, в далеком детстве, когда я так хотела изобразить, но не умела. Сейчас умею, но натура сильно изменилась. Рядом с желобами когда-то был деревянный покосившийся домик, даже он казался уникальным. И сейчас любят украшать такими постройками современные родники, но для художника новый деревянный домик уже не есть источник вдохновения.
Родники
Часто езжу по Татарстану, пытаясь найти то, что уходит: старые домики, стога, колодцы-журавли. Я проезжаю много километров, ищу, еду, опять ищу, снова еду. Я стараюсь найти такие места, которые являются отголосками прошлого, людей, образы которых соответствуют той уходящей эпохе. Всю жизнь я сожалею о том, что не родилась немного раньше.
– Когда Вы беретесь за кисть и хотите что-то создать, что для Вас самое главное?
– Для меня главное, чтобы это было мое, родное, чтобы я делала то, что мне дорого, то, что меня трогает и волнует.
– А сейчас Вы продаете свои работы?
– Да, конечно, хотя не всегда хочется продавать, некоторые работы тяжело отпускать. Но без этого никак. Живописные материалы требуют больших затрат. А я люблю, когда у меня есть все необходимое для работы, причем хорошего качества: уже не представляю, как можно писать на плохих холстах плохими кистями и плохими красками.
– Вы сказали, что любите рисовать «татарский быт». Наверно, это какие-нибудь сабантуи, мусульманские праздники?
– Нет, я больше люблю тихий быт, спокойное течение жизни. Мои родители выросли в деревне. Моей бабушке было 18, когда ее выкрал мой дедушка, как это делали в старину. Ее звали Магинур, а его Салим. Он привез ее в родительский дом и очень скоро ушел в армию. Как только вернулся со службы, его сразу отправили на курсы трактористов. Она преподавала, а он работал в поле. Вместе они прожили всего 5 лет. Началась война, и уже в первые дни войны Салим ушел на фронт, оставив жену с тремя детьми, пожилыми родителями и своей сестренкой, которая с детства была инвалидом. Магинур во время войны была бригадиром. Старики смотрели за детьми, а она по нескольку дней, не возвращаясь домой, работала с женщинами в поле. Бабушка мне рассказывала: «Было так тяжело, мы ждали мужчин, а они возвращались калеками – кто без руки, кто без ноги». А дедушка так и не вернулся: пропал без вести. Она всю жизнь его ждала, храня за зеркалом одиннадцать его писем с фронта. В детстве я подолгу рассматривала арабские значки, пытаясь понять, что там написано. Очень теплые отношения у меня были с сестрой моего дедушки, той самой больной с детства. Ее звали Рабига апа. Ей было тяжело, но она всегда трудилась по дому, на дворе, смотрела за скотиной. Я ее всегда жалела. У нее было очень красивое лицо. Помню, как я сидела на ее коленях и внимательно смотрела, пыталась запомнить очертания ее лица, движение линий глаз, носа, бровей... Откуда я знала, что для меня это будет очень важно, когда я буду писать ее через много лет по памяти? Рабиги апы не стало, когда мне было десять лет.
Субботний вечер
Кто-то мне сказал: «Не рисуй больше одиноких бабушек!». Как раз созревало полотно, как в деревенской избе сидит моя бабушка Магинур апа (я передала портретное сходство), а справа от нее колыбель. Я стерла эту люльку и вместо нее нарисовала фигуру дедушки. И произошло чудо! Вскоре мы узнали, как погиб наш дедушка Салим, получив информацию, что он в самом начале войны раненым попал в плен в Гродно и умер в немецком лагере. 70 лет мы ничего не знали об этом! Я очень переживала, а особенно мама: тяжело было представлять его двадцативосьмилетним молодым человеком, умирающим в концлагере! Но все-таки хорошо, что мы все узнали.
– Как ваши родители отнеслись к тому, что Вы хотите стать художником?
– Они не возражали, видя, как я этим всерьез увлечена. Повезло, что через дорогу от дома была художественная школа. До сих пор моя мама не любит, когда я уезжаю на этюды одна, она очень сильно переживает.
– Вы не боитесь выезжать на этюды одна?
– Боюсь. Но когда начинаешь работать, обо всем забываешь. Испытываешь огромное удовольствие от самого процесса. В августе прошлого года я поехала на этюды в деревню Шугурово, это примерно в 5 км от известного санатория Бакирово, очень хотелось пописать стога, которых я там толком не нашла. А восхитило меня совсем другое: изумительные панорамные виды с возвышенностей, на которых стоят нефтяные качалки. Я долго бродила в поиске места для очередной работы, когда ко мне подошел местный житель и сказал: «Поднимайтесь наверх, оттуда вид очень красивый». Я спросила: «А там мне одной не будет страшно?» На это он ответил: «Запомни, ты никогда не бываешь одна – с тобой Бог!»
Ручеек
– Значит, все-таки на природе Вы любите работать в одиночестве?
– Я очень долго работала на природе одна, пока в 2016 году не попала на пленэр-симпозиум, который вот уже несколько лет проходит под эгидой Союза художников Республики Татарстан. Меня пригласил Мингазов Мударис Мухетдинович, заместитель председателя СХ РТ, имеющий большой опыт в организации коллективных пленэров, а рекомендовал меня наш председатель – Гимаев Зуфар Фаатович. Это интереснейший проект, где художники из разных регионов знакомятся друг с другом, получают возможность творческого общения. В какой бы регион мы ни приезжали, нас обязательно приглашают в общеобразовательные и художественные школы на встречи с детьми. Художники проводят беседы со школьниками, дают мастер-классы, ведь среди нас много преподавателей.
– Как часто Вы участвуете в коллективных пленэрах-симпозиумах?
– В последние годы постоянно, даже по нескольку раз в год. Вместе с коллегами из Союза художников Татарстана мы ездили в Бавлы, Азнакаево, Бугульму, Уруссу, в небольшую деревеньку с красивым названием Хуррият, затем в Билярск. В 2018 году я была на двух пленэрах в Чувашии: в июле в Тарханах, а в августе в Чебоксарах. Сюда, на пленэр-симпозиум в селе Адав-Тулумбаево, мы приехали сюда по приглашению народного артиста РТ Раиля Садриева, директора Буинского драматического театра. Это человек с большим художественным вкусом, искренне переживающий за свой край и не жалеющий сил и средств на процветание родного села, в котором его дед и отец когда-то были руководителями колхоза. Здание правления бывшего колхоза он переделал в гостиницу «Тамак», где мы и разместились с большим комфортом, получая все возможности для работы. Раиль Ильдарович и сам увлекается живописью, пишет картины. Бывает, мы с художниками заработаемся и пишем до глубокой ночи. А Раиль Ильдарович иногда тоже ночью приходит в зал, где мы творим, и подолгу наблюдает, как мы пишем, любуется работами, переходя от одной к другой, о чем-то глубоко думает. Он попросил нас написать портреты дорогих ему людей. Меня вдохновила личность его дяди – Фарита Садриева, очень разностороннего человека, фермера-рационализатора, кандидата технических наук и при этом талантливого музыканта, заслуженного работника культуры Татарстана. Надеюсь, что мне удалось передать сущностные черты Фарита Миргасимовича, его молодую душу. Коллеги хвалили.
Портрет Фарита Садриева
– И как Вы себя чувствуете в этом содружестве художников?
– Очень хорошо и комфортно. Я попадаю в среду близких мне по духу людей, тоже увлеченных творчеством. Вот, например, сегодня художница Наиля Нигметзянова, член Союза художников РТ, которая живет и преподает в Чистополе, стояла недалеко от меня и писала с натуры заснеженную улицу. Холодно! Все-таки зима, январь. На третий-четвертый час на натуре начинают стыть руки, а особенно ноги. Вижу Нэлю краем глаза и думаю: она не собирается уходить – значит, еще поработаем. А она, оказывается, думала точно так же, глядя на меня. Так мы дописали свои этюды. Потом мы весело над этим смеялись!
Мне очень нравится это село Адав-Тулумбаево – добротное, ухоженное, с очень положительной энергетикой. Оказывается, у жителей села есть своя группа в WhatsApp, где они передают друг другу фотографии, как художники рисуют у кого-то во дворе. Так мы узнавали через интернет, у какого дома или сугроба кто что пишет, находили друг друга. Тулумбаевцы очень приветливы, приглашают нас к себе на чай и даже в баню!
– Преподавая на кафедре дизайна, что Вы больше всего стараетесь передать своим ученикам?
– Я стараюсь передать им то, что в свое время мне дали мои преподаватели: азы академической школы. Еще для меня очень важно сохранить традиции советской системы преподавания. Это хорошая база для формирования креативного мышления современного дизайнера, владеющего компьютерными технологиями.
– А что же сейчас привлекает молодых? Чем они больше всего отличаются от старшего поколения?
– Мне кажется, что главное отличие в том, что для них виртуальный мир почти идентичен реальному. Они живут в своем виртуальном мире. У моих студентов на первом месте компьютер, потом уже кисть и краски. Я, конечно, во все свои поездки стараюсь брать ноутбук, без него тоже себя не представляю, но на пленэре мне жалко на это тратить время. Нас, художников, здесь объединяет старая добрая традиционная школа живописи.
– А как Вы думаете: профессия художника не умирающая? Она не заменится каким-нибудь компьютерным дизайном?
– Я часто думаю об этом. Президент Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина искусствовед Ирина Антонова как-то в одном из своих интервью заметила, что мы живем в эпоху кризиса изобразительного искусства, но «что-то новое обязательно появится». Я тоже на это надеюсь.
– А если не секрет, верите ли Вы в Бога?
– Да. Что-то существует. В какой форме, я не знаю. Но верю в какие-то космические силы. У меня мама читает молитвы мусульманские. Я еще пока не читаю. Но в душе верю, что Бог направляет.

Беседовала Аида Соболева,

член Союза журналистов России