Скорбь о нации – из глубины сердца или гармония бури

Настоящий поэт вырастает из истории своего народа

Внешне он был похож на поэта. Во всяком случае, многие представляют себе поэтов именно такими. Впечатление, произведенное человеком, когда его видишь впервые, остается на всю жизнь. Вот он – высокого роста, худощавый, стройный; зеленоглазый блондин с прямым носом и пышной кудрявой шевелюрой, прижатых, словно боясь их растерять раньше времени, иссиня-черным каляпушем. А ведь это была середина 70-х! Ходить в таком каляпуше или тюбетейке уже само по себе считалось признаком смелости. Мы и в наши дни редко его носим: по праздникам или в мечеть. Но для Зульфата ношение каляпуша по-тукаевски, было проявлением независимости, своеобразным бунтом против национального давления. Его бунтарский характер обнаружил себя и в стихотворении «Чакырылмаган кунак дошманга ул, Көтеп алган кунак –дусларга» с эпиграфом «Незваный гость хуже татарина», прочитанное им на празднике поэзии. В душе романтик, он был прагматиком, с трезвым умом и холодным рассудком. Таким в нашем мире живется тяжело: остается или приспособится, или отрешиться от внешнего мира, замкнувшись в самом себе. Зульфат выбрал последнее.

Однако это не было полным отказом от друзей, знакомых, окружающего мира. Зульфат, с его широтой души и общительностью, просто не мог бы так существовать. Он всего лишь поставил себя вне писанных и неписанных законов жизни, не признавая их и не желая вступать с ними в противоречие. Жил по-своему - свободно и независимо. Это не могло не отразиться на его лирике – необъятной и бескрайней, как небо!  В стихах ни себя, ни других не обманешь – если внутри тебя живет презренный раб, он обязательно проявится, найдет среди строк удобное для себя место, сделает их своей клеткой.

Писателей часто приглашают на разные литературные встречи. Зульфат отчего-то не любил такие мероприятия и редко их посещал. Не помню, чтобы он участвовал и на часто проводимых в те годы Днях литературы. Видимо считал, что намного полезней читать произведения, чем лицезреть автора. Действительно, больше нигде так искренне поэт не раскрывает самые потаенные уголки своей души. А настоящему поэтическому творению искусственные опоры и не нужны.

В конце 80-х годов мы с Лябибом Лероном пытались “вытащить” его на встречу в университетское общежитие, где жили в студенческие годы. Времени с тех пор прошло немного - нас, как говорится, и стены помнят, и запах не выветрился. Тем более, Зульфат тоже когда-то учился на нашем татарском отделении, участвовал в деятельности литературного объединения «Әллүки». Правда, мы уже жили в другом, новом здании. Но дух свободы, характерный для студенчества, проник и туда. Он вроде был и не против, но едва наступал назначенный день, находил множество отговорок: то какие-то срочные дела, то насморк. И лишь когда на эту встречу пригласили еще Радифа Гаташа, он, наконец, решился пойти. И как я заметил, нисколько об этом не пожалел.  Возвращались мы вдвоем. Зима. Ночь. По тихим улицам города метет буран-поземка. У татар его называют «җәяүле бураны». Порой, раскрывая свои объятия, он обнимал нас и ласкал шершавыми пальцами-снежинками наши лица. Зульфат погрузился в воспоминания. Он учился в старших классах, когда к ним в школу пришел новый учитель татарского языка и литературы. Это был только что окончивший университет Радиф Гатауллин (будущий Гаташ!) Зульфат, в то время и сам признанный на всю школу поэт. За ним тянутся и его друзья – Наис Гамбар, Фарит Гильми. И вот, в этой молодой литературной среде в простой сельской школе появился самый настоящий поэт!

- Мы, Новосаитовские, жили на квартире, в доме неподалеку от школы. Иногда, когда мы видели уже десятый сон, Гаташ запросто мог разбудить нас и позвать гулять. Невзирая на метель и вьюгу! Он, видите ли, только что написал стихотворение, и срочно хочет его нам прочитать. Потом он наизусть декламировал Байрона, Бернса. Так и кружили по улицам деревни. Ночь. Снежный буран. Сегодня ты напомнил мне то время.

Затем, перескочив на другую тему (впрочем, в поэтическом произведенииэто естественно, логическая связь все равно прослеживается), начал рассказывать, как влюбился в адыгейскую поэтессу во времена своей учебы в Москве. Наверное, эта невинная любовь как-то тожебыла связана с бураном.

От улицы Кутуя до Муштари (в то время Комлева) идти довольно долго. А буран все крепчает – разыгрался не на шутку! В те годы я жил в маленькой комнатушке в пристройке здания Дома писателей. Пригласил к себе Зуфара на чашечку чая. По соседству со мной жил Сафуан Муллагалиев, переехавший в Казань из далекого города Маргилан, страстно влюбленный в поэзию. По традициям восточного гостеприимства чайник у него всегда горячий.

Недавно переданное писателям здание Союза, в снежных порывах ветра было похоже на огромный дирижабль, готовый сорваться в высь. «Карлар төшми, карлар тик тора, тибрәнгәләп, өскә күтәрелә безнең нәни иске йорт кына...» («Снег перестал идти, застыл, недвижен он, это наш крохотный дом поднимается в небеса…»)

У бури есть своя гармония. Несомненно, это поэтическая буря, начавшаяся еще во времена Такташа. Порой и сейчас я брожу по ночным улицам, пытаясь найти его следы.

Как-то Гаташу стало известно, что в село Амикеево, привезли фильм «Гамлет». «Никогда себе не прощу, если мы не посмотрим это кино!» - пригласил он нас с собой. Путь не близкий. Буран, метель, а мы, сквозь сугробы, упрямо идем знакомиться с Шекспиром.

Через несколько дней от прославленного поэта Нури Арслана пришло письмо. Оказалось Радиф абый никому не говоря, отправил некоторые стихи Зульфата в журнал «Казан утлары». «Ты нашел жемчужину в навозной куче»! – благодарил Гаташа аксакал. Он заблуждался – в навозе такое не найдешь. Этот «жемчуг», несомненно, родился в там, где бушуют белоснежные вьюги и метели.

Настоящий поэт вырастает из истории своего народа. Такой же глубины и ширины. Пожалуй нет темы, которую бы не затронул Зульфат - его интересы и мышление достигали поистине космических скоростей и масштабов. Впрочем, так ли уж важна тема в поэтическом произведении?! Самое главное: в любом творении Зульфата – он сам.  Здесь нет никакого лицемерия и пафоса. Он искренен даже в тех произведениях, которые писал по заказу редакции к какой-нибудь красной дате.

Все его помыслы – это забота о нации.  Скорбь о печальной судьбе татарского народа, сомнения о его будущем и, в то же время,  надежда (!) – не строятся на сухой риторике, как у многих лжепоэтов – а передаются  эмоциональными образами, красочными метафорами. Зульфат удивительно лиричный поэт. Его любовная лирика не похожа больше ни на чью другую: изумительная палитра переживаний, крылатая легкость выражений, искреннее поклонение. Потому что, суть поэтического творения не в мастерстве поэта (это естественно!), а в идущей из глубины души, искренней любви. «Увядающая любовь» - писал еще Габдельджаббар Кандалый. И несмотря на строки «болытларга тиеп булмый: яшьлектәй изге сыман!» («до облаков не дотянуться: они священные как молодость!»), он до последнего вздоха остается верен поэзии. Ураган, бушующий в его сердце, достигал немыслимых высот!

Его произведения наполнены эпической мощью. Сюжетные стихи, баллады, настолько обогащают татарскую поэзию, что само по себе достойно отдельного изучения. Использование поэтических приемов в описании событий, естественность диалогов персонажей - это еще одна грань творчества поэта - драматургическая. Эта своеобразность нашла отражение в его пьесах для кукольного театра, стихотворных переводах Шекспира для театра имени Камала.

Жаль, но он не нашел времени, чтобы уделить свое внимание прозе. Мастерство построения сюжета, искрометное чувство юмора, всеобъемлющая мудрость его мыслей, несомненно, обогатили бы нашу литературу великолепными произведениями и этого жанра. Остается только сожалеть, помнить и хранить что есть. И вновь и вновь благодарить небеса за то, что дала татарам такого великого поэта.

Любая смерть – печальна. А нежданная смерть – печальна вдвойне. Услышав, что Зульфата не стало, я и сам не заметил, что закрыл уши руками. Да разве таким способом от скорбной вести убежишь?! Не далее как полгода назад, ушел из жизни Мударрис Аглямов. Когда Зульфат пришел проведать смертельно больного друга, его ждало новое потрясение. Впавший в беспамятство Мударрис, начал бредить его именем: «Зульфат! Зульфат! Встретимся 9 мая!»

 Конечно, Зульфат, несмотря на настоящую мужскую дружбу с Мударрисом (об их взаимной привязанности друг к другу можно написать целую историю), встречаться на том свете с другом не спешил. Он любил жить!  «Слава богу 9 мая пережил!» - поделился он со мной радостью по телефону. Оказывается, ему сделали операцию по удалению аппендицита. Она прошла успешно, скоро должны выписать. Кто же знал, что это наш последний разговор? Через несколько дней позвонил Лябиб Лерон: «Зульфат абый ушел...» Куда ушел? Только что находился в больнице. Его что, уже  выписали, и он куда-то уехал? Странно, не такой он человек, чтобы уехать отдыхать на море или в горы. Обычно все выходные и отпуск он проводил на участке в Киндерях. Разве что на несколько дней мог поехать в родные края.

«Безнең бәхет бары Мөслимдәдер... Кайтыйк әле, Наис, Мөслимгә бер» («Наше счастье – Муслюмово… Поехали, Наис, в Муслюмово») Вот уже 2 года как Наис навечно вернулся в Муслюмово. Стоп! Зульфат абый ушел? «Инфаркт», - коротко пояснил Лябиб.

Ищем место для могилы в Новой слободе. Свободных мест здесь уже нет. Но все же, указанием сверху, место последнего пристанища для известных людей находят. «Пусть будет недалеко от Мударриса», - пожелал министр. Против такого пожелания никто не пойдет. Такое устное пожелание моментально превращается в указ. Удивительно солнечный день. Словно отрицая смерть, где-то среди ветвей заливаются трелью соловьи. Как же берет за душу! И поразительно, вдруг разом смолкли, едва тело поэта опустили в могилу.  И лишь чудилось завывание снежного бурана. Затем и оно стихло.

После похорон я написал стихотворение. Вернее, строки родились, когда мы возвращались с кладбища. Придя домой, я записал его.